Путешествие на другую сторону
Входная плата в Un Cacho – один песо (около 35 американских центов), и это самое большее, что могут себе позволить местные жители. Но хоть у них и нет больших денег, у них есть кое-что другое. Ваш песо обеспечит вам столик с мате, сахаром, термос с горячей водой ... и самую замечательную атмосферу для танцевания танго, какую только можно сыскать в Аргентине. Здесь возникают совершенно особенные ощущения, отличные от всего того, что я испытывал в других местах. Имя клуба – это игра слов, означает «кусочек танго», но также Cacho – это имя организатора милонги, он раньше был танцором сценического танго (его можно увидеть в клубной сцене фильма Saura – Tango, сидящего за столиком вместе с Copes). Подобно многим другим районным клубам, вдалеке от El Centro, это также социальный и спортивный клуб, на стенах висят баннеры таких футбольных команд как Boca Jr., Independiente и River Plate. Мы встретили здесь Nestor Serra, нашего друга, соседа и milonguero и его партнёршу Cristina. Nestor раньше был докером, теперь на пенсии, и в его груди бьётся сердце поэта. Одна из его поэм, начертанная от руки и заключённая в рамку, украшает стену в доме у Alejandra, и это Nestor подобрал нас в аэропорту, когда очень занятые дети Alejandra (доктор и юрист) не смогли отпроситься с работы.
Милонга Cacho – это районная милонга, и здесь мелодии танго перемежаются треками сальсы и рок музыки. Я снимал на видео танцующих и обстановку милонги, на стенах были изображения танцоров и музыкантов, при чём, как мне показалось, особенно много было изображений Carlos Gardel (оказывается на то были определённые причины). И словно чтобы подтвердить мои подозрения о том, что наша жизнь всего лишь комическое шоу, среди фотографий красовался разноцветный плакат с Деннисом Родманом (по прозвищу the Worm) в форме Чикаго Буллз.
Мы присели за столик, и тут мне выпал шанс блеснуть эрудицией. Началась танда, и кто-то спросил – какой оркестр играет. Почти не задумываясь я сказал «Es Biaggi?». Милонгеро за соседним столиком, с общим стажем танцевания, наверное, лет в 150 выглядели удивлёнными и произнесли: «Si, es Biaggi!». Это было просто удачной догадкой, поскольку на самом то деле мне всегда было трудно различать разные оркестры, и к тому же невозможно определить оркестр лишь по нескольким самым первым тактам музыки. И уж, во всяком случае, никто из них не решился бы на такое опрометчивое предсказание. Они тут же начали спорить, кто лучше использовал скрипки и пианино: Biaggi или D'Arienzo, и это уже сильно выходило за рамки моего скромного музыкального кругозора. Но затем, спустя часа полтора, я сорвал джек-пот. Кто-то снова спросил о музыке очередной танды. Музыка начиналась с одного из тех аморфных вступлений, которые так трудно идентифицировать, но я уловил в ней частички вальса Corazon de Oro и произнёс это вслух. Несколько секунд спустя мелодия стала понятной, и я снова оказался прав! Один из милонгеро был явно поражён, а Nestor, очень серьёзный и искренний человек, которого я ни разу не видел улыбающимся, издал крик, вскочил с места и поздравил меня, шлёпнув по ладони. Всё, репутация моя была обеспечена. После этого для них я был лучшим танцором на свете, который не совершает и малейшей помарки. Дело в том, что люди здесь придают огромное значение музыке, может быть, даже большее, чем самому танцу. Тот, кто не знает музыки, кто не танцует «en el compás» – просто не существует для них.
Повторяю, мне просто повезло. Corazon – это очень знакомый мне вальс, хотя я привык к другой его версии – в исполнении Quinteto Pirincho (оркестр Canaro). Мне этот вальс запомнился по одному эпизоду прошлого года. Я снимал на видео в Celia и сказал Alejandra, что у меня нет съёмки хорошего вальса. Она сказала, ну что же, лучший танцор танго-вальса (кроме Tete) сейчас как раз сидит напротив нас, на другой стороне зала. Она имела ввиду Gerard из Франции, и это, возможно, единственный иностранец, которого milongueros считают своим. С ним не просто общаться, и он не позволяет, чтобы его снимали на видео. Но тут Alejandra сделала нечто удивительное. Сначала она пошла к пульту ди-джея и о чём-то поговорила с Dany. Затем она подошла к Gerard, они начали жестикулировать, и он замотал головой. Alejandra засмеялась, показала на него пальцем и вернулась за наш столик. Тотчас заиграла танда вальсов, и Gerard подошёл к столику Alejandra. И я заснял как они станцевали три самых прекрасных вальса, какие я когда-либо видел. Вторым вальсом был Corazon в исполнении Quinteto Pirincho, а третьим Desde el Alma. Насколько известно, это был первый случай, когда кому-либо удавалось заснять Gerard на видео. Я эту запись просматривал потом, наверное, сотню раз, она меня очень многому научила, так что и музыка, и картина танцующих Gerard и Alejandra навсегда запечатлелись у меня в памяти. Когда я встретил его на прошлой неделе, я сказал, что, благодаря просмотрам той записи чувствую, что очень хорошо его знаю, хоть мы и слабо знакомы, и, похоже, ему это было по душе. Я теперь стал слегка остерегаться людей неверно интерпретирующих кодексы поведения. Нужно понимать, что правила важны, но они не есть вещь, высеченная в камне. То, что Alejandra сама попросила о танце на милонге, очень выходило за рамки традиций, но самым подобающим поведением для милонгеро является поведение джентльмена. И Gerard поступил очень галантно, пойдя на встречу её просьбе о танце. Вечер ещё только начинался, танцпол был не заполнен, и ему пришлось пойти на нарушение неписанных правил милонги, а также своих личных принципов, ради того, чтобы оказать другу любезность. У Аргентинцев есть название для таких особенно благородных поступков – «gaucho», когда кто-то делает другому добро, не ожидая ничего взамен.
⚹⚹⚹⚹
Итак, мы были на милонге Cacho, и я заметил, что предпочитаю танцевать под те же танды, что и Nestor. Нам обоим нравится танцевать tango picado и vals, хотя он также танцевал милонги, чего я не делаю. Мне настолько нравится наслаждаться музыкой и танцем, что почти не остаётся времени поснимать на камеру, разве что во время танд с милонгами, так что у меня уже скопилось слишком много видео с милонгами. Я сказал Nestor-у, что считаю его хорошим танцором, потому что он танцует, как я, и он счёл это забавным. Его танго-история похожа на путь большинства старых милонгеро. Он научился танцевать в пятидесятых, вместе с соседскими ребятами, потом прекратил во времена военного режима и годы господства рок-н-ролла шестидесятых и семидесятых. Он стал танцевать снова в восьмидесятых, и теперь, когда он на пенсии и больше не работает в доках, он танцует чаще. Он рассказывает, что в пятидесятых у него в районе танцевали два вида танго. Первое – было простое танго, называемое «tango sencillo» или «tango liso». Его танцевали, в основном, на простых шагах вперёд, без фигур и в близком объятии. Второй, более продвинутый стиль назывался «tango cruzado» или «tango con cortes», в нём танцевали с паузами, когда объятие раскрывалось для исполнения разнообразных фигур и украшений, затем танцующие снова смыкали объятие. Перед танцем ты спрашивал у женщины, какое танго она умеет танцевать. Он говорит, что в восьмидесятых, когда танцующие стали более умелыми на танцполе, они стали предпочитать оставаться в открытом объятии ради исполнения фигур. Но сейчас люди опять вернулись к танцу в очень близком объятии. Он не очень-то понимает почему, но, видимо, дело здесь в ограниченных пространствах на танцполе, равно как и в возросшем уровне танцевального мастерства. Он говорит, что танцоры сейчас лучше двигаются под музыку и способны исполнять такие фигуры, которые раньше не танцевались в близком объятии. Его собственный стиль танца теперь – это классическое, ритмичное танго в близком объятии, свойственное большинству милонгеро. Весьма интересно то, что он считает нынешнее танго более качественным, чем в прошлом.
Раньше я писал, что когда мы с Alejandra только приехали, я думал, что в клубах будет мало народу, поскольку на улице зима, не сезон, экономика продолжает находиться в кризисе, и, к тому же, мы собираемся посещать малоизвестные клубы окраин. Рад сообщить, что мои предположения не подтвердились. Куда бы мы ни приходили, везде было много танцующих, иногда даже слишком много, для комфортного танцевания. Танго живёт и процветает.
Пару часов спустя клуб Un Cacho de Tango определённо начал заполняться людьми, и Cacho, а он настоящий шоумен, взял в руки микрофон и начал вводить толпу в полубезумное состояние своей пламенной речью о том, насколько клуб River Plate, лучше чем Boca. Затем, посреди всего этого бедлама он умудрился поставить меня в очень неловкое положение. Он подозвал Alejandra и меня к микрофону и представил нас. Он большой шутник и представил меня как профессионального фотографа (я ничего не понимаю в фотоаппаратах) и известного танго-танцора из Аризоны. Потом он стал говорить об Alejandra и начал рассказывать, какие мы замечательные танцоры. Конечно же толпа начала скандировать «Que bailen! Que bailen! Que bailen!» (Просим танец!). Возможно, кто-то и мечтает о подобном танце на глазах у всех, для меня же это был настоящий кошмар. По моим предыдущим заметкам вы наверное знаете, что танго для меня – это нечто очень личное, интимное. В прошлом году у меня был один неприятный эпизод, когда Natucci, а он инженер по профессии и настоящий профессор в танго, видимо, перебрав с шампанским, вбил себе в голову, что я обладаю каким-то уникальным ощущением музыки. Он знал, что я учился танцевать танго у себя дома, на западе США практически только по видео со старыми танго-танцорами, и захотел снять мой танец на плёнку. Он настоял на том, чтобы записать интервью со мной, а затем заснять меня посреди El Beso, танцующим со своей партнёршей Eladia Cordoba. Я пытался как-то этого избежать, но безуспешно. Ощущения были довольно неприятными, и танцевал я совсем не лучшим образом. У меня есть копия этого видео, и я даже ни разу его не посмотрел. Хоть я и выступал на публику несколько раз (в основном по просьбе друзей на свадьбах, благотворительных вечерах и т.п.), я считаю, что показательные танцы – это скользкая дорожка, ведущая меня совсем не туда, куда бы я хотел двигаться в танго. Так или иначе, вот он я посреди клуба в el arrabal de Avellaneda, и несколько сотен Porteños скандируют «Que bailen!». И что же мне делать?
⚹⚹⚹⚹
Ну, на самом деле никто не способен заставить вас танцевать танго, если вы не хотите. Так что я сказал – извините, но нет. Я не могу этого сделать. Толпа начала успокаиваться, и Cacho отвлёк их другими темами, но потом я начал чувствовать, что поступил не очень хорошо. Особенно, когда Nestor рассказал мне кое-что, что меня очень тронуло. Я объяснял ему, что не хотел оскорблять людей отказом и знал, что они всего лишь стремились быть вежливыми. Nestor же ответил – нет, они на самом деле хотели, чтобы ты станцевал. Он сказал – ты приехал издалека, из самих Штатов и проявляешь интерес к их клубу, к танцу под эту музыку, и для них это очень много значит. Он сказал, «xxxx (знаменитый шоу-танцор) мог бы танцевать здесь, и никто бы не обратил внимания. Но ты им очень интересен.»
Все эти шуточки Cacho имели и ещё одно последствие: пара застенчивых пожилых людей подошла ко мне и попросила меня сфотографировать их танцующими. Alejandra начала объяснять, что моя видеокамера работает по-другому и не может делать снимки. А затем я подумал – раз камера цифровая, то должен быть способ получить фотоснимок из видео. Они спросили, сколько это будет стоить, и конечно же мы ответили, что всё будет бесплатно. Во время всех этих переговоров я подметил одну забавную вещь. Они оба были очень милыми, и улыбались, но всякий раз, когда старичок пытался заговорить, его спутница незаметно толкала его локтем, как бы говоря: «Не встревай, ты только всё испортишь, я лучше знаю, как разговаривать с этими богатеями».
Этот клуб очень старый. Чуть позже Nestor подозвал маленького пожилого смотрителя, взял ключи, открыл дверь и повёл нас по захламлённой лестнице. В комнате на верхнем этаже на стене можно было различить написанные буквы «Pulperia Leales…1903». Оказывается, сто лет назад это строение находилось на окраине города и было тем самым зданием, которое можно увидеть на старых снимках – во дворе привязаны лошади, gaucho расселись вокруг и играют на гитарах, а женщины подают им напитки из окон. Выглянув из открытого окна комнаты на втором этаже, можно было увидеть укреплённую во внешней стене балку с крюком на конце, использовавшуюся для поднятия туш коров, которых забивали внизу. Сейчас из окна открывался вид на блестящие в лунном свете жестяные крыши соседних домов, но на заре прошлого века клуб располагался посреди необжитой территории, и перед ним gaucho устроили круг для скачек. Позже это здание превратилось в «Rancho» (не очень понимаю, что это), а когда город, наконец полностью, его окружил, стало и по сей день остаётся пригородным клубом.
В этой маленькой комнате высоко на стене располагается совершенно уникальное, особенное произведение искусства, и старый смотритель очень гордится им. Эта вещь называется «Escudo Nacional con la Bandera Argentina y Laureles» (Национальная Эмблема с Гербом Аргентины и Лавровыми листьями), и её не так то просто описать. Она находится за стеклом массивной изукрашенной картинной рамы, глубина инсталляции составляет 30 сантиметров. Внутри заключено некое изысканное трёхмерное скульптурное изображение – это эмблема олицетворяющая Аргентину, она соткана из золотых нитей и украшена белыми и бледно-голубыми кусочками ткани. У меня не получается как следует описать всё это, но создание этого произведения искусства потребовало тысяч часов ручного труда. Существует всего лишь три таких эмблемы, и потребовалось невероятное количество унылого и кропотливого труда сотен заключённых тюрьмы la prision de Villa Devoto, чтобы их создать. Две другие эмблемы хранятся, одна – в Casa Rosada (это Аргентинская версия Американского Белого Дома), другая – в помещении Congreso (это как наши Конгресс и Сенат в одном здании). Подобное произведение искусства у нас в Штатах считалось бы просто бесценным, его охраняли бы день и ночь, но здесь это чудо, забытое всеми, упрятано в старой комнате на втором этаже клуба. Потом смотритель нашёл ещё один ключ, и мы открыли дверь в очень захламлённый плохо освещённый кабинет. Мы немножко огляделись, и тут я кое-что заметил. Я пробрался сквозь завалы старой мебели и на дальней стене, посреди пожелтевших фотографий гаучо и марширующих солдат, я разглядел старое фото посетителей клуба, они, в строгих костюмах двадцатых годов, позировали перед камерой, и снимок, похоже, был сделан как раз в этой комнате. Хорошо известно, что простые рабочие, посещавшие такие клубы, имели прямое отношение к истории становления танго, и на снимке было кое-что интересное. В одном ряду с посетителями клуба сидел улыбавшийся своей фирменной улыбкой молодой Carlos Gardel. Значит, Leales y Pampeanos – это был его клуб! И много лет спустя, когда он погибнет в авиакатастрофе в Колумбии, его тело будет возвращено в Аргентину, покрытое саваном, изготовленным членами клуба. Так что для меня танцевать показательный танец в таком клубе, перед такими людьми – это было бы просто невозможно.